Новомученики и Исповедники Российские, день памяти которых празднуется сегодня.
Тропарь новомучеников
глас 4
Днесь радостно ликует Церковь Русская, прославляющи новомученики и исповедники своя: святители и иереи, царственныя страстотерпцы, благоверныя князи и княгини, преподобныя мужи и жены и вся православныя христианы, во дни гонения безбожнаго жизнь свою за веру во Христа положившия и кровьми Истину соблюдшия. Тех предстательством, Долготерпеливе Господи, страну нашу в Православии сохрани до скончания века.
Священномученик епископ Игнатий
(Садковский Сергей Сергеевич, +09.02.1938)

Священномученик Игнатий (в миру Сергей Сергеевич Садковский) родился 21 октября 1887 года в Москве в семье священника Сергея Максимовича Садковского, служившего в Георгиевской на Всполье церкви. Впоследствии отец Сергий был переведен в Петропавловский храм на Новой Басманной улице, а затем, уже будучи в сане протоиерея, в Софийскую церковь на Лубянке. В 1901 году Сергей окончил Заиконоспасское духовное училище, в 1907 году — Московскую Духовную семинарию и поступил в Московскую Духовную академию. В академии он с особенным усердием изучал творения святителя Игнатия (Брянчанинова). Изучение трудов благодатного и опытного в духовной жизни святителя, частые поездки в Зосимову пустынь, в которой в то время жили духоносные старцы и подвижники, воспитание, полученное в благочестивой семье, собственное устремление к благочестию и почести высшего звания Христова привели Сергия в конце концов к решению принять монашество.
11 декабря 1910 года он был пострижен в мантию с именем Игнатий. 23 января 1911 года монах Игнатий был рукоположен в сан диакона. В том же году он окончил Духовную академию со степенью кандидата богословия за работу «В поисках Живого Бога. (Преосвященный Игнатий (Брянчанинов) и его аскетическое мировоззрение)».
31 июля 1911 года иеродиакон Игнатий был рукоположен в сан иеромонаха.
7 августа 1911 года он получил направление в Томскую Духовную семинарию, где должен был преподавать гомилетику, литургику и практическое руководство для пастырей. Однако, заболев, он не смог выехать к месту своего служения. 31 августа иеромонах Игнатий подал прошение в совет Московской Духовной академии назначить его помощником библиотекаря, если таковая должность будет свободна. 2 сентября помощник библиотекаря академии Николай Боткин подал прошение в совет Московской Духовной академии об освобождении его от этой должности ввиду полной невозможности исполнять свои обязанности из-за тяжелой болезни. 28 ноября иеромонах Игнатий был утвержден в должности помощника библиотекаря.
В конце 1917 года он поступил насельником в Смоленскую Зосимову пустынь под руководство иеросхимонаха Алексия (Соловьева). 13 января 1918 года он был зачислен в число братии Московского Данилова монастыря. Вскоре наместник монастыря епископ Феодор (Поздеевский) назначил отца Игнатия духовником братии с несением одновременно послушания гробового иеромонаха у мощей святого благоверного князя Даниила Московского.
5 апреля 1920 года отец Игнатий, по возведении в сан архимандрита, был хиротонисан во епископа Белевского, викария Тульской епархии.
Город Белев, куда был направлен служить епископ Игнатий, имел в то время 12 тысяч жителей, занимавшихся по большей части небольшими кустарными промыслами. В городе было в то время два монастыря: Спасо-Преображенский мужской и Крестовоздвиженский женский, 14 церквей и городской собор. В Белеве владыке пришлось столкнуться с проблемами, которые возникли среди сестер женского монастыря, чья духовная жизнь оказалась расстроенной из-за конфликта между игуменией и ими. Владыка расследовал причины конфликта и в конце концов устранил их, вернув обители мир. В это время владыка занимался благоустроением церковной жизни в викариатстве. Через два года против Церкви, как против крепости, ограждавшей пути спасения для верных, выступили многочисленные и коварные враги, некоторые из которых вышли из Церкви, но не были с Церковью. В сотрудничестве с безбожным государством они выступили как могущественная сила. Прежде всего это были обновленцы, которые, устранив от управления Церковью Патриарха Тихона, стали захватывать епархиальные управления и епископские кафедры. Не миновала этих насилий и Тульская епархия. Узнав об аресте епископа Тульского Иувеналия (Масловского), владыка отправился в Тулу.
В июне 1922 года духовенство города Тулы избрало на Тульскую кафедру епископа Виталия (Введенского), который вскоре присоединился к обновленцам. Епископ Виталий родился в окрестности города Белева и всю жизнь прослужил в городе священником. Он был делегатом от духовенства на Поместном Соборе и с 1918 года председателем Тульского Епархиального Совета. В 1919 году он был пострижен в монашество и возведен в сан архимандрита, в 1920 году хиротонисан во епископа Епифанского, викария Тульской епархии.
После избрания главой епархии епископа Виталия и приезда в Тулу члена обновленческого ВЦУ протоиерея Красницкого епископ Игнатий был вынужден уехать в Белев, откуда он управлял викариатством, находясь в каноническом подчинении Патриарху Тихону.
14 октября обновленцы отправили в ГПУ рапорт о том, что епископ Белевский Игнатий открыто и решительно заявляет, что единственный законный руководитель Церкви – это Патриарх Тихон. Все же другие появившееся в настоящее время при поддержке советской власти органы управления считать незаконными и еретическими. «Доводя до сведения о сем Тулгуботдел ГПУ, — писал один из руководителей тульского обновленческого движения, — считаю долгом напомнить, что, благодаря такой агитации православного епископа, сеется в широких народных массах недоверие и нерасположение к советской власти. Патриарх Тихон — последний из разрушенного церковно-монархического здания, о котором история уже произнесла свой приговор. Поэтому говорить в данное время о законности Тихоновой власти — значит в то же самое время и говорить о незаконности существующей власти, а это называется определенно: контрреволюция».
31 октября президиум обновленческого ВЦУ под председательством “митрополита” Антонина, заместителя председателя протоиерея Красницкого и мирянина Невского постановил уволить епископа Белевского Игнатия на покой с определением ему местожительства в Саровской пустыни.
21 ноября монахини пригласили епископа к себе в монастырь служить. Он спросил, присоединились ли священники монастыря к обновленцам или остались православными. Если они перешли к обновленцам, то он служить с ними не будет. Затем он вызвал священников к себе и узнал от них, что они перешли в обновленчество. Служить с ними епископ Игнатий не стал.
В декабре один из осведомителей доносил в ГПУ, что позднюю обедню 4 декабря на праздник Введения служил епископ Игнатий, который, как и раньше, поминает Патриарха Тихона. После обедни он сказал проповедь на тему праздника. Ничего особенного. Осведомитель попробовал уговорить некоего иеродиакона Сергия, чтобы тот уговорил в свою очередь епископа написать послание от лица населения в защиту архиерея. На это иеродиакон возразил, что это невозможно, так как власть сочтет это за контрреволюционную агитацию. Продолжая расспрашивать, осведомитель выяснил, что уже есть православные, которые ходят по городу с письмом в защиту архиерея, под которым все, кто желает, ставят свои подписи.
12 декабря секретная сотрудница ГПУ писала в своем рапорте уполномоченному Тульского отдела ГПУ: «11 декабря я посетила квартиру епископа Игнатия, целью моего посещения было узнать, действительно ли среди поклонников Игнатия раздаются какие-то воззвания о принятии почитателями мер к оставлению Игнатия в Белеве. Епископу Игнатию мною предложен был вопрос, как он намерен поступить в дальнейшем по поводу его увольнения и назначения ему местожительства. При чем я ему напоминала, что во всех распоряжениях Тульского Епархиального Управления подчеркивается, что за неподчинение будете выселены из пределов губернии. Игнатий на это ответил, что он надеется, что все то, что происходит в Церкви, непременно в недалеком будущем изменится. А относительно выселения из пределов губернии, не что иное, как запугивание... Я говорила Игнатию, чтобы в защиту против несправедливого постановления Тульского Епархиального Управления по отношению к нему предпринять меры и что в этом я охотно оказала бы свои услуги в виде распространения воззвания. На это Игнатий сказал мне, делать сейчас ничего не надо; благодаря выработанному у них уставу при организации общины, он как председатель будущей общины останется. Устав этот разносится для подписей».
В ноябре 1922 года среди верующих стало широко известно, что обновленческое ВЦУ выпустило распоряжение о смещении епископа Игнатия с Белевской кафедры. Чтобы защитить архиерея от нападок обновленцев, верующие решили обратиться к владыке с письменной просьбой не выезжать из города. Окончательный текст прошения было поручено отредактировать Татьяне Стоговой, и он принял в конце концов следующий вид: «Покорнейше просим Ваше Преосвященство не покидать в настоящее смутное для Русской Церкви время наш родной город. Вся наша паства теперь особенно нуждается в Ваших святых молитвах и Вашем пастырском руководстве. Вы, Ваше Преосвященство, известны всем нам как строго православный Епископ, твердо стоящий на страже всех догматов, правил и канонов нашей Святой Христовой Церкви. Мы боимся, без Вашего бдительного ока, впасть в какой-нибудь раскол или даже ересь, потому просим или, вернее, требуем, чтобы наш любимый архипастырь разделил с нами все наши церковные скорби и волнения, ведя свою паству прямым, неложным путем к спасению души и к Господу Богу, как единственной цели жизни христианской. Мы, Ваше Преосвященство, готовы и сумеем постоять за своего Епископа, ограждая его от всяких посторонних насильственных воздействий...»
Тогда же было созвано собрание членов общины, на котором брат владыки, иеромонах Георгий, зачитал присутствующим текст этого прошения к владыке. После чего на собрание был приглашен епископ Игнатий, и верующие попросили его принять общину под свое руководство. Епископ согласился. После общей молитвы епископ ушел домой, а верующие подписались под прошением.
Православными верующими было послано заявление в Белевский уездный исполком, под которым подписались сотни верующих Белевского уезда. Они писали властям: «Мы, верующие Жабынского прихода сельца Георгиевки, любим и уважаем Преосвященного Епископа Белевского Игнатия, желаем иметь именно его своим церковным и духовным наставником и Архипастырем и никого другого не приемлем, а почему и просим Белевский уисполком поддержать наше свободное религиозное побуждение и защитить нас и нашего Епископа Игнатия от всякого насильственного действия с чьей бы то ни было стороны и позволим надеяться на покровительство гражданской власти в своем законном требовании».
Власти, однако, уже приняли решение об аресте епископа Игнатия, его брата — иеромонаха Георгия, наместника Спасо-Преображенского монастыря, а также наиболее близких к епископу людей, что и было ими осуществлено в январе 1923 года.
После допросов в Белевском отделении ГПУ все арестованные были переведены в тюрьму в город Тулу.
Рассчитывая, что епископ пойдет на уступки следствию, следователь вызвала 19 февраля его на допрос и спросила, признает ли себя он виновным в предъявленном ему обвинении, а также как он объяснит некоторые обстоятельства, связанные с его деятельностью. Владыка ответил: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. О собирании подписей граждан к прошению на мое имя о невыезде из города Белева я действительно знал, то есть слышал от кого-то из граждан. О том, что бывший Патриарх Тихон предан суду за контрреволюцию, слышал, но действительно ли это так, я не знаю. Относительно своего воззвания к верующим о поминовении Патриарха Тихона скажу следующее: в сентябре 1922 года мною действительно было послано указанное воззвание, но я не знал в то время, что советской властью запрещено поминовение Патриарха Тихона, как контрреволюционера, и что поминовение его является вызовом советской власти... Я никогда никакой политической деятельностью не занимался и считаю это не своим делом, тем более не занимался контрреволюцией, дело мое было только церковное... Воззвание о поминовении Патриарха Тихона мною было написано не к верующим, а к духовным лицам...»
Следствие по делу о контрреволюционной деятельности епископа Игнатия и близких к нему людей стало заходить в тупик, и следователи, пользуясь разного рода слухами, решили приступить к разработке другой версии. В это время был установлен просмотр всех писем, которые посылались из Белева. Из этого просмотра писем выяснилось, например, что помощница архиерея Татьяна Стогова, которой было тогда всего двадцать лет и которая была арестована вместе с ним, является дочерью генерала царской армии, который бежал в 1919 году из концлагеря в Москве в Крым к генералу Врангелю, а затем, после поражения возглавляемых Врангелем частей, эмигрировал в Сербию. После побега из лагеря генерала Стогова были арестованы как заложники его жена и сын. Жена была расстреляна ВЧК, а сын вскоре освобожден как несовершеннолетний.
Дополнительным расследованием выяснилось также, что брат епископа, иеромонах Георгий, бывший у него секретарем и теперь арестованный вместе с владыкой, в 1916 году призывался на военную службу, окончил Александровское военное училище, а затем был послан на фронт и в октябре 1917 года был произведен в подпоручики. В декабре 1917 года он при занятии города Яссы румынскими войсками был ранен, попал в госпиталь в Одессу, а затем в Новороссийск. В Новороссийске он заболел тифом, а когда выздоровел, город заняли войска белых, и он был ими мобилизован и назначен в штаб к дежурному генералу в Екатеринодар. Он воевал весь 1919 год в армии белых и в конце декабря был взят в плен вместе со своей частью в 600 человек под Царицыном. В плену он находился в течение трех с половиной месяцев под следствием, а затем был зачислен в Красную армию помощником командира роты и прослужил здесь до 1921 года. После окончания гражданской войны он, как воевавший у белых, нигде не мог устроиться на работу. Приехав в Москву, он на Сухаревском рынке купил чистый бланк, и продавец при нем проставил его имя, отчество и фамилию, уменьшив на три года дату рождения, и таким образом, он, приехав к брату в Белев, смог по возрасту демобилизоваться. Имея от юности намерение принять монашеский постриг, он принял его от руки брата, который затем рукоположил его в сан иеромонаха. Выяснив все это, следователи возбудили против арестованных новое дело по факту скрытия прошлой контрреволюционной деятельности одного из них. Увидев, что им известно почти все о его службе в белой армии, отец Георгий дал по этому поводу исчерпывающие показания.
В тот же день был вызван на допрос епископ Игнатий. Отвечая на вопросы следователя, епископ сказал: «От гражданки Татьяны Стоговой слышал о том, что отец ее, бывший генерал, бежал за границу, но был ли он арестован, я не знаю, так как она — Стогова — мне об этом не говорила...
О том, что брат мой Георгий-Лев был приблизительно года три тому назад арестован, я слышал, но от кого именно, не помню, после его приезда ко мне, я, кажется, слышал об этом и от него лично, причем он мне, кажется, говорил, что был арестован, но утвердительно сказать этого не могу... Вспоминаю, что по приезде ко мне в Белев брат Георгий говорил, что он уже демобилизован и просил постричь его в монахи, так как у него к монашеству было стремление с юных лет...
Относительно поминовения при церковной службе бывшего Патриарха Тихона скажу следующее: в городе Белеве на собрании всего белевского духовенства, которое не признало "Живую церковь", обсуждались некоторые вопросы и, между прочим, вопрос о порядке поминовения в отличие от "Живой церкви", где было постановлено поминать бывшего Патриарха Тихона, так же, как это происходит и в других городах тем духовенством, которое не признало "Живую церковь", причем протокол об этом вместе с повесткой дня съезда был представлен в Белевский уездный исполком. В декабре или в ноябре ко мне на квартиру приходили некоторые из духовенства и говорили, что за непризнание "Живой церкви" меня могут арестовать и что тюрьма якобы изменит мои церковные убеждения, как говорят в Туле члены Церковного Управления, то есть некоторые из них. Повторяю, что возбуждения населения я никакого не производил, и виновным себя не признаю...»
Хотя следствие было закончено, ГПУ, однако, не пожелало ни отпускать обвиняемых, ни предавать их суду, тем более, что после освобождения Патриарха Тихона обвинение в поминовении на церковных богослужениях имени предстоятеля Церкви выглядело неубедительным. ГПУ ожидало возможности приговорить всех осужденных внесудебным порядком, решив все это дело как бы промеж себя. В это время стала действовать Комиссия НКВД по административным высылкам. 24 августа 1923 года начальник 6-го отделения секретного отдела ОГПУ Тучков на заседании Комиссии сделал доклад, касающийся дела епископа Игнатия, иеромонаха Георгия и Татьяны Стоговой, предложив заключить священнослужителей сроком на три года, а девушку на один год в Соловецкий концлагерь. Предложение было принято, епископ Игнатий и иеромонах Георгий были приговорены к трем годам заключения, а Татьяна — к одному году.
После приговора епископ был этапирован в Таганскую тюрьму, где вместе с другими заключенными стал ожидать этапа на Соловки. 14 сентября заключенные были отправлены в Соловецкий концлагерь.
По окончании срока заключения, в 1926 году епископ Игнатий был освобожден и вернулся на Белевскую кафедру. Сразу же после его возвращения к нему пришли обновленцы, выяснить позицию епископа и, если возможно, склонить к лояльному поведению относительно обновленцев, предположив, что нахождение в Соловецком концлагере должно было подействовать на него в нужную сторону. Епископ отказался их принять, передав, что не желает беседовать с неправославными.
После того, как позиция архиерея определилась столь отчетливо, обновленцы повели с ним беспощадную борьбу, и снова посыпались доносы на епископа в ОГПУ. В конце 1926 года ОГПУ арестовало епископа Игнатия. В заключении он пробыл около двух месяцев и затем был освобожден. Увидев, что власти освободили архиерея, обновленцы снова принялись писать на него доносы, и в 1927 году ОГПУ снова арестовало епископа. После двух месяцев заключения он был вновь освобожден. Так продолжалось до 1929 года, когда безбожное государство приступило к следующему этапу уничтожения Русской Православной Церкви.
Начиная с апреля 1929 года, ОГПУ стало целенаправленно собирать доносы на епископа Игнатия и вызывать на допросы лжесвидетелей. Особенно ОГПУ заинтересовалось службой, состоявшейся в Георгиевской церкви 4 февраля. В этот день совершается память местночтимого святого Тульской епархии преподобного Макария Жабынского, и в храме собралось почти все духовенство города, около двадцати священников. Служили вместе с епископом Игнатием только несколько человек, а остальные молились, собравшись в левом приделе. По окончании литургии священники стали обсуждать ухудшение своего положения и вслух размышлять, что предпринять, чтобы, по крайней мере, не страдали дети. Один из священников, подойдя к епископу за благословением, спросил, что делать при таких обстоятельствах. Владыка предложил послать представителя от Белевского духовенства к митрополиту Сергию с просьбой, чтобы он ходатайствовал перед ВЦИКом об облегчении участи семей духовенства.
Осведомители, присутствовавшие в алтаре, преподнесли обстоятельства, при которых проходила беседа епископа и духовенства, как нелегальное антисоветское собрание, на котором обсуждалось, как принести советской власти урон.
2 июля 1929 года Тучков распорядился, чтобы сотрудники Тульского ОГПУ произвели расследование деятельности епископа Игнатия и его брата иеромонаха Георгия для дальнейшего их ареста.
13 ноября против епископа и его брата было начато дело. Владыку обвинили в том, что он 4 февраля собрал после службы в Георгиевской церкви нелегальное собрание духовенства из 17 священников, где обсуждались вопросы о притеснении духовенства советской властью, о невыдаче духовенству продуктов, о недопущении детей духовенства к обучению в школах, и что на этом собрании епископ выступил с речью, поддерживая священников.
26 декабря 1929 года владыка Игнатий и отец Георгий были арестованы и заключены в тюрьму в Туле. Через день следователь допросил епископа. Отвечая на его вопросы, владыка сказал: «В предъявленном обвинении виновным себя не признаю и поясняю следующее. Мне неизвестно, что 4 февраля 1929 года в Георгиевской церкви города Белева происходило нелегальное собрание духовенства, и полагаю, что такового быть не могло, так как я знаю, что разрешения на собрания даются гражданской властью. Припоминаю также, что в этот день действительно, когда я выходил из храма, ко мне подошел кто-то из служителей, фамилии не помню, и спросил меня: “Мы хотим просить через духовную власть, чтобы наших детей учили в школах”. Я ему ответил, что это ваше дело, и, благословляя народ, направился домой».
Вернувшись после допроса в камеру, епископ написал заявление, которое подал начальнику Тульского ОГПУ: «Я уже в четвертый раз обвиняюсь Тульским ОГПУ по одной и той же статье Уголовного кодекса — 58-й (в прежних кодексах цифра и номер этой статьи видоизменялись, сущность же ее за немногим исключением оставалась та же), и все эти четыре раза обвиняюсь исключительно по лживому политическому доносу... В своих письменных заявлениях, а также на допросах я просил Тульское ОГПУ привлечь этих политических лжецов... к открытому и гласному суду и дать мне с ними на этом суде или даже прежде этого суда очную ставку, чтобы вывести этих лжецов наружу. В своих заявлениях я указывал, что были лица (преимущественно среди главарей обновленческого раскола и подобных им отщепенцев церковных), которые даже не стеснялись предупреждать и запугивать арестами тех из нашего духовенства, кои не идут и не шли с ними по одной раскольнической и предательской дороге... В моей безусловно справедливой, правдивой и законной просьбе мне почему-то было отказано, но отказано без объяснения причин отказа! Гражданин Руднев, в то время бывший заместителем начальника Тульского ОГПУ, пред тем как отпустить меня из заключения, лишь только советовал мне “добровольно”(?) оставить город Белев, “так как, — говорил он, — эти доносы на вас будут опять повторяться, и вас до бесконечности придется сажать”. Что и повторяется со мною теперь. Довольно странно такое заявление представителя власти! Разве он, как представитель власти, не мог пресечь и совершенно прекратить лживых и клеветнических доносов вместо того, чтобы предлагать мне сдавать мою прямолинейную и открытую позицию этим негодным клеветникам и лжецам и тем изображать из себя труса? А уполномоченная Тульского ОГПУ Киреева разве не указывала мне и моему брату, что политические на нас доносы шли из противного и лично нерасположенного к нам духовного лагеря — лживых и фальшивых обновленцев?...
... Законы Республики одинаковы для всех граждан, независимо от того — агенты ли они Тульского или Белевского ОГПУ или нет. Всякий заведомо и сознательно лживый донос (будет ли он политический или нет) должен караться по всей строгости закона — и притом для представителей или сотрудников власти гораздо строже, чем для всех прочих граждан.
Параллельно с сим я прошу Вас, гражданин начальник, выдать мне подлинный текст лживого политического на меня доноса, имевшего место в этот последний, четвертый раз моего тюремного заключения, для снятия мною с него копии. Таковая копия для меня крайне нужна! Понятно, что этот текст лживого на меня политического доноса должен быть закреплен подписями прячущихся за дверями Тульского или Белевского ОГПУ негодных лжецов и клеветников.
Повторяю Вам, гражданин начальник, что настоящим заявлением... я ищу и искал от Вас не милости, а лишь только справедливости и правды, каковых со стороны представителей Тульского ОГПУ мне намерено не было оказано при прежних моих арестах.
Если и в этот последний раз моих арестов и сидений мне будет отказано в моей вполне законной и справедливой просьбе, — будет отказано только потому, чтобы эти политические лжецы, ставшие для меня моими личными врагами, остались не узнанными для общественного мнения и тем самым безнаказанными, чтобы они по отношению ко мне могли бы и впредь до бесконечности заниматься своим заведомо фальшивым и подлым клеветническим ремеслом, другими словами, чтобы и на будущее время “обеспечить меня” систематическими и ежегодными арестами и сиденьями, — то я прошу Вас указать мне следующую за Вами политическую или судебно-политическую инстанцию, к которой я должен буду обратиться за разрешением моей законной и настоятельной просьбы, — чтобы раз и навсегда мне обезопасить себя от негодных и фальшивых политических лжецов и клеветников».
19 января 1930 года сотрудники Тульского ОГПУ переслали материалы дела на владыку Игнатия и отца Георгия в 6-е отделение секретного отдела ОГПУ в Москву. В сопроводительном письме они писали: «Со своей стороны считаем необходимым изолировать Садковских из пределов Тульского округа, как наиболее реакционно настроенных, которые в связи с проведением кампании по закрытию церквей своим местопребыванием в пределах нашего округа имеют большое влияние на верующих».
2 июля 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Игнатия и архимандрита Георгия к трем годам заключения в концлагерь. Владыка был заключен в Усть-Вымьский исправительный лагерь под Котласом. 2 июня 1932 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило освободить епископа с запрещением проживать в определенных городах.
Владыка вернулся в Тулу, где до начала 1933 года жил у знакомых священников. В начале 1933 года епископ встретился с заместителем патриаршего Местоблюстителя, митрополитом Сергием (Страгородским), и тот определил владыку епископом Скопинским, викарием Рязанской епархии, где правящим архиереем был в то время архиепископ Иувеналий (Масловский), которого владыка хорошо знал в бытность того правящим архиереем Тульской епархии и с которым он разделил несколько лет заключения в Соловецком концлагере.
В 1935 году епископ Игнатий был арестован и приговорен к году исправительно-трудовых работ за привлечение к участию в богослужении молодого человека. Владыка подал жалобу на незаконный приговор, и, по-видимому, тот был отменен.
В 1936 году начались аресты архиереев. Был арестован архиепископ Рязанский Иувеналий, а некоторое время спустя, 3 февраля 1936 года, епископ Игнатий и с ним некоторые священнослужители и миряне города Скопина. Все они были заключены в Бутырскую тюрьму в Москве. Допросы продолжались в течение месяца. Владыку обвиняли в создании контрреволюционной организации из духовенства и мирян Скопинского района, а также в том, что он определял на священнические места освободившихся из лагерей.
16 марта 1936 года Особое Совещание при НКВД приговорило епископа Игнатия к пяти годам ссылки в Северный край. Ссылку епископ был отправлен отбывать в Архангельск. В 1937 году еще более ужесточились гонения на Русскую Православную Церковь, и 3 августа 1937 года епископ Игнатий в ссылке был арестован и заключен в тюрьму города Архангельска.
— Вы арестованы за активную контрреволюционную деятельность. Следствие предлагает вам дать откровенные показания о вашей контрреволюционной работе.
— Никакой контрреволюционной работы я не вел и не веду, — ответил епископ.
Следователь попросил перечислить знакомых, с которыми владыка встречался в Архангельске. Владыка перечислил тех епископов и священников, с которыми он был знаком, разделяя с ними тяготы ссылки в Архангельске.
— Расскажите о контрреволюционной деятельности участников вашей группы.
— У меня никаких соучастников не было, и о контрреволюционной деятельности кого-либо я ничего не знаю.
— Следствие еще раз предлагает прекратить упорное запирательство и дать откровенные показания о вашей контрреволюционной деятельности.
— Никакой контрреволюционной деятельностью я не занимался и виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю.

15 октября 1937 года епископ Игнатий был приговорен к десяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. Многократные ссылки, заключения в тюрьмы, допросы, каторжная работа в лагере окончательно подорвали его здоровье. Епископ Игнатий скончался в Кулойлаге Архангельской области 9 февраля 1938 года и погребен в безвестной могиле на территории лагеря.
Продолжение следует...