Кампанию после Кагульской битвы (в 1770 году) Румяницев кончил тем, что занял оставленный Турками Измаил, Килию, отданную при первом требовании, Браилов и Аккерман, взятые после слабого сопротивления. Бендеры покорены были Паниным. Русские стали на Дунае. Турки копили новые войска на правом берегу Дуная. Сильные гарнизоны их засели в крепостях, составлявших двойную линию защиты по обоим берегам реки (кроме взятых Русскими, Килии, Браилова, Измаила), Журже, Турне, Тульче, Исакче, Мачине, Гирсове, Силистрии, Туртукае, Рущуке, Систове, Никополе, из коих главными были Силистрия и Рущук.
(Победа Екатерины II над турками, Стефано Торелли, 1772 год)
Вторая армия поступила в 1771 году под начальство князя В. М. Долгорукого и ей предписано было занять Крымский полуостров. Обнадеженная Кагульскою победою и спеша кончить войну победами, Екатерина велела Румянцеву перейти за Дунай. Здесь оказались недостатки Румянцева, как полководца. Он готовился к походу, но прежде начал забирать Дунайские крепости. Зимою Русские взяли Журжу. Неосторожность Потемкина, искавшего воинской славы под знаменами Румянцева, ободрила Турков. Они перешли на левый берег Дуная, отняли у Русских Журжу, оттеснили корпус Русский к Бухаресту. Румянцев не думал разгромить их ударом, и только послал за Дунай Милорадовича и Вейсмана отвлекать движение неприятелей. Милорадович захватил Мачин и Гирсово. Вейсман сделал более предписанного ему - разорил Тульчу и Исакчу, разбил войско Турков при Бабадаге, где находлась запасная артиллерия Турецкая и где взял он до 170 пушек. Эссену с Потемкиным удалось также разбить Турков, стремившихся на Бухарест; они укрылись за Дунай; русские снова заняли Журжу. Тем кончилась кампания 1771 года.
Дела Румянцева, столь нерешительные, привели в недоумение всех и огорчили Екатерину. Крым был завоеван Долгоруким. Будь решительнее Румянцев, ужас турков кончил бы войну с ними, усмирил Польшу, устрашил Швецию, Пруссию, Австрию, и прекратил интриги Франции при Дворе Оттоманском.
Он был однако ж уверен, что Турки согласятся на мир, какой им предпишут, и Екатерина видит необходимость заключить мир. Но Турки уже оправились от страха, а Екатерина понимала, что уступить Оттоманам значит унизить себя в глазах Европы и ободрить завистников России. Она была уверена, что Румянцев не понимает своего положения, предложила туркам тягостные условия и не боялась расторжения Фокшанскаго конгресса, совершенно смешавшего предположения Румянцева. Он не приготовился к войне в целый год, проведенной в переговорах, даже расстроил свое войско, и не знал что делать, когда Екатерина снова предписала ему идти за Дунай. С большею прежнего нерешительностью приступил он к войне. Турки собрались в огромных силах. Румянцев медлил и начал рекогносцировкою, препоручив ее Потемкину, может быть, потому что не боялся упрека за неудачи его, и Вейсману, потому что, где был Вейсман, там неудачи не могло быть.
В таком положении находились дела русских на Дунае, когда явился в армию Суворов. Молва об его имени предшествовала ему. И тогда уже только один русский генерал был ему равен известностью между солдатами - Вейсман, имя коего было кликом побед, не смотря на чин генерал-майора, младшего перед многими другими товарищами. С именем Суворова соединялась слава трехлетней войны конфедератской. Известно было особенное внимание к нему Императрицы, и везде носились слухи об его оригинальностях и странностях. Румянцев не опасался других -графа И. П. Салтыкова, князя Н. В. Репнина, М. Ф. Каменского, хотя генерал -поручиков и корпусных командиров (не говорим об Олицах, Эссенах, Ступишиных, Унгарнах и прочих подчиненных Румянцеву начальниках войск). Напросившийся на службу в действующую армию, Суворов встречен был холодно. Румянцев не оказал ему никакого отличия и назначил его в корпус Салтыкова, охранявший левый берег Дунайский от Туртукая (ныне болгарский город Тутракан) до Гирсова.
Пока русские выбирали место для переправы, шли к Гирсову и переходили от него к Гуробаду, Суворов в бездействии стоял в монастыре Нигоешти против Туртукая, небольшой крепости, находящейся выше Силистрии на Дунае. При первом взгляде увидел Суворов возможность взять Туртукай и переправиться здесь через реку.
Весь отряд его составляли два пехотные полка, но один из них был знакомый ему, астраханский пехотный полк. Артиллерия состояла из 4-х пушек; 100 донцов было при отряде. Суворов известил Салтыкова о возможности сделать поиск на Туртукай и получил позволение. Суворов приступил к делу немедленно. Сначала хотел он переправиться через Дунай скрытно, в семи верстах ниже Туртукая. Лодки повезли туда на телегах, всевозможно утаивая движение войск. Но турки заметили приготовления русских и решились воспрепятствовать им. Приведя войско свое к месту переправы, Суворов велел солдатам отдыхать и сам спокойно лег на землю на берегу, завернувшись в свой плащ. Он заснул так крепко, что только ужасный крик "Алла!" разбудил его. Турецкие всадники, незаметно переплывшие через Дунай, срезали казацкие караулы и неслись прямо на него. Едва успел Суворов броситься на лошадь и ускакать к карабинерам, поспешно строившимся в боевой порядок. Казаки не выдержали натиска и были сбиты турецкими спагами. Карабинеры встретили толпу неприятелей, смяли их и гнали до лодок. Поспешно переправились турки обратно. Восемьдесят человек убитых и несколько пленных, в том числе старый Бим-паша, предводитель турецкого отряда, состоявшего из 400 человек (по другим сведениям до 900 человек), были платою турков за первую встречу с Суворовым.
Опросив пленных, Александр Васильевич, выяснил, что в городе находится 4000 турецких солдат. Это было в семь раз больше, чем могли переправить русские в лодках через Дунай. Суворова огорчал тот факт, что теперь противник был в курсе военных приготовлений на русском берегу. Неожиданного нападения уже совершить не получилось бы. Великий полководец принимает гениальное решение. Он приказывает готовиться к наступлению тут же, чего турки не могли ожидать. Выступать необходимо было ночью, чтобы противник не смог увидеть неравенство сил. Суворов допустил небольшой просчет, который помог ему в этом набеге. Дунай имел сильное течение в месте переправы, и лодки с русскими солдатами отнесло на три километра в сторону от Туртукая. Но туда не долетали турецкие ядра. Турки были атакованы двумя колоннами русских солдат. Первая колонная вторглась в лагерь, вторая захватила артиллерийскую батарею.
Суворов сам повел третий отряд на крепостные ретраншаменты. На дороге нашли заряженную неприятельскую пушку и выстрел из нее едва не погубил Суворова, ибо пушку разорвало; он упал жестоко оконтуженный, но тотчас поднялся, схватил ружье, первый вскочил в турецкий редут, оттолкнул бородатого янычара, приставил к груди его ружье и закричал солдатам: "Бери его!" Турки бежали из редута почти без боя. Город и флотилия были в руках русских также после слабого сопротивления.
Первым делом Суворов отдает приказ не наносить никакого вреда мирным жителям. Такую политику он будет проводить во всех завоеванных им городах. Уже утром в четыре часа город был взят. Солдаты занимались переселением христиан из Туртукая на левый берег Дуная. Затем город был разрушен и сожжен. Шесть легких орудий турецких было увезено в лодках; восемь тяжелых пушек бросили в Дунай; 10 знамен, 50 лодок и других судов, в числе их многие с товарами, были трофеями первой победы Суворова над турками. Русские потеряли 60 человек убитыми и 150 было ранено. Пороховой магазин взорвали. Взрыв был слышен на 60 верст в окружности. Турков находилось в Туртукае около 4. 000. Полагали, что до 600 человек из них было убито. Солдатам досталась столь богатая добыча, что после благодарственного молебна горстями сыпали они в церковную кружку червонцы и серебряные деньги. Уже на другой день, по возвращении Суворова в Нигоешти, явились от Потемкина запорожцы. Они были не нужны.
Смелый поступок Суворова, когда дела в главной армии шли столь неудачно, тянулись столь медленно, возбудил всеобщий восторг. Оправдывали, даже хвалили самое непослушание его, придававшее делу что-то оригинальное и подтверждавшее слухи о странностях Суворова. Но одобряемый всеми, покоритель Туртукая мог опасаться, что своевольный поступок его не заслужит похвалы главнокомандующего. Суворов думал отделаться шуткою. Донесение его фельдмаршалу состояло из двух стихов:
Слава Богу, слава вам!
Туртукай взят и я там.
Румянцев, раздраженный как плохими событиями на войне, так и самовольными действиями Суворова, вызвал его в главную квартиру. После строгого выговора Суворов был лишен командования, отдан под военный суд и осужден на смерть за ослушание. Больной лихорадкой, страдая от полученной при Туртукае контузии, Суворов жил в Бухаресте, когда неожиданно узнал, что решение военного суда отправлено к императрице, а ему велено опять явиться к Салтыкову.
(Румянцев и Суворов)
Решение императрицы не заставило себя долго ждать. Препровождая к ней приговор суда, Румянцев препроводил и стихи Суворова, прибавляя, что посылает “беспримерный лаконизм беспримерного Суворова”.
Екатерина в остроумной шутке узнала своего Диогена, подписала на приговоре: “Победителя не судят” и прислала Суворову крест св. Георгия II степени за храброе и мужественное дело.
Румянцев вынужден был скрыть свою досаду, а видя благоволение императрицы к Суворову, и вовсе изменил обхождение с ним: “изъявил ему свою благосклонность”, перевел в главный корпус и поручил самое опасное дело — велел охранять Гирсово, занимаемое русскими за Дунаем. Суворов, укрепив Гирсово, отбил сильное нападение турок.